Закрылась дверь, и стало тихо, как по волшебству. Закулисное пространство звукоизолированно, но сегодня дело было не только в этом. Как будто после этого я смогла думать — думать нормально. Я знала, что иногда мне мешает мыслить близкое присутствие Жан-Клода, обычно — прикосновение. Сегодня достаточно было быть в одном помещении.
— Что творится? — спросила я.
— У нас тут есть аптечка в гримуборной, — сказал Байрон и попытался вывести меня в дверь направо.
Я отобрала у него руку и посмотрела на Натэниела:
— Я правильно слышала, что Жан-Клод сказал тебе меня не трогать?
Он кивнул.
— Он не знает, чем это может обернуться.
Лицо его было очень мрачно, серьёзно. Он снова стал осторожен в моем присутствии, и я не знала, почему.
— Я что-то пропустила? — спросила я.
— У тебя капает кровь, — сказал Байрон, показывая на мою руку.
Струйка крови — кап-кап-кап — стекала на белый пол. Так здесь было все бело и пусто, что алое пятнышко казалось громким, будто цвет был звуком.
— Что-то здесь не так.
— Ты потеряла больше крови, чем думаешь, — объяснил Байрон.
— Анита! — позвал Натэниел, и я почему-то слишком медленно повернулась к нему. — Анита, пойдём в гримуборную. Там мы тобой займёмся.
Я кивнула и подняла руку на уровень плеч, чтобы унять кровь. Рукав жакета превратился в кровавую тряпку, а я только сейчас заметила. Что-то было жуть до чего неправильно, и я никак не могла понять, что. Я знала, что причиной могло быть создание нового триумвирата с Дамианом и Натэниелом, но это отвечало на вопрос «почему», а не «что». А «почему» для меня в этот момент не много значило; вот «что» — это действительно серьёзно.
Байрон взял меня за руку, чтобы провести в дверь, которую открыл для нас Натэниел. Когда я прошла мимо Натэниела, что-то открылось между нами, как дверь, и эта дверь хотела закрыться вокруг нас, прижать нас друг к другу.
Байрон в буквальном смысле встал между мной и Натэниелом, не давая мне его коснуться. Я зарычала на него, и Натэниел эхом отозвался у него из-за спины.
— Полегче, котята! Я только выполняю приказ Мастера Города. — У него чуть расширились глаза, и от него пахнуло… если не страхом, то чем-то очень похожим. — Ты помнишь, как ты ощутила там поцелуй Жан-Клода?
Он схватил меня за раненое запястье и ткнул в рану пальцами.
— Больно!
Я повернулась к нему, рассердившись — нет, готовая рассердиться.
— Зато теперь ты можешь думать. Верно?
Эти слова заставили меня шагнуть в глубь раздевалки. Байрон шёл за мной, держа за запястье, но теперь не сжимая — чтобы не сделать больно, скорее просто вёл за руку.
— Что с нами творится? — спросила я.
— Похоже, что вы все вышли на новый уровень силы, — сказал Байрон, ведя меня между столами, усыпанными гримом и деталями сценических костюмов.
— И что это значит? — спросила я.
Он остановился перед большим металлическим шкафом в дальнем конце комнаты.
— Это значит — ответь на мой вопрос. Ты помнишь, как ощутился тот поцелуй в зале?
Он открыл шкаф, набитый всякими приспособлениями для уборки и мелочами, которые всегда могут понадобиться. На верхней полке — ему пришлось встать на цыпочки — нашлась аптечка первой помощи, довольно увесистая.
— Он будто выпил мою душу… — При попытке высказаться столь поэтично я покраснела, осеклась и начала сначала. — Я раньше думала, что он утоляет ardeur во время секса со мной, но если этот поцелуй кормил ту же тварь, то Жан-Клод сдерживал себя.
Байрон, отчаявшись найти на столе свободное место, дал ящик Натэниелу, попросив подержать, а сам стал в нем рыться.
— Сдерживался, лапонька, уж можешь мне поверить.
— Откуда ты знаешь?
Он посмотрел на меня честными глазами.
— Жан-Клоду когда-то нравился Лондон, очень нравился, а мне нравилось, что ему нравится Лондон.
Что-то почти неприятное было в его интонации к концу фразы.
— Мне извиниться? — спросила я.
— Ты лучше руку выше держи, — сказал он. В руках у него была целая куча предметов, но он ещё что-то искал. — Извиняться не за что, зайка. Если не считать Ашера, Жан-Клод всегда предпочитает уговаривать. А, вот, нашёл.
Он поднял нераспечатанную пачку марлевых салфеток, улыбнулся мне совершенно безобидно, как-то даже не по ситуации.
— А теперь покажем дяде Байрону, какое у нас на ручке бо-бо.
Я тоже посмотрела на него не слишком дружелюбно:
— У меня потеря крови, а не повреждение мозга. Так что можешь не сюсюкать.
Он пожал плечами:
— Как скажешь, цыпочка.
Я было стала его поправлять, но передумала. Байрон свои ласкательные прозвища, почти всегда одни и те же, адресовал всем. Если принимать это близко к сердцу, разговора с ним не получится. А я уже устала сегодня, и потому промолчала.
— Почему он не хотел, чтобы я трогала Натэниела?
Байрон посмотрел на меня как на тупицу:
— Потому, рыбонька, что если поцелуй Жан-Клода оказался вдруг так силён, твой тоже мог бы оказаться. Слуга растёт в силе вместе с мастером. — Он оглядел все, что было у него в руках, помотал головой нетерпеливо и вывалил все это обратно в ящик. — Подавай мне, что попрошу, — сказал он Натэниелу.
Тот кивнул, но смотрел он на меня. И я таращилась в эти лавандовые глаза.
Байрон щёлкнул пальцами между нашими лицами. Мы оба вздрогнули.
— Так, вы двое, друг друга не трогайте, пожалуйста. Опасно потому что. А ты сними жакет, зайка.
Я послушалась, но рукав стянуть было больно. Однако ахнула я только тогда, когда посмотрела на рану. А Натэниел тихо сказал:
— Вот блин!