— Ричард согласился, ma petite.
Я затрясла головой:
— Не верю, он злится.
Ричард стал с виду ещё злее, но произнёс — вслух:
— Жан-Клод говорит правду, Анита. Я согласился питать ardeur.
Лицо его потемнело и кривилось от злости. Он согласился, но очень нехотя. Если на то пошло, то и мне не хотелось. Не хотелось мне снова ходить по этой метафизической дорожке. Мы так старались отделиться друг от друга, а секс с Ричардом снова свяжет нас вместе. Я этого не хотела, не думала, что моё сердце переживёт ещё раз разбиться. У человека в сердце кончаются запасы клея, и разбитое остаётся разбитым.
— Я не могу удерживать страх Моровен вечно, ma petite. Ты должна действовать, пока моя сила не подломилась и не погубила нас всех.
— Тебе легко говорить, — сказала я почти своим обычным голосом — не придыхающим от ужаса, но с тонким сарказмом. — Не твоя лилейная задница на крючке.
— Если бы я мог к тебе прилететь, я бы прилетел, но сейчас светлый день, и я не могу. Вы с Ричардом должны это сделать, я уже проигрываю Моровен. Я чувствую, как все ближе подступает её кошмар, и когда он подойдёт слишком близко, я сбегу спасаться в надежде, что к наступлению темноты ещё останется, что спасать. Но если вы с Ричардом поступите именно так, как я боюсь, то темнота настанет слишком поздно — для Дамиана, для Натэниела, и если ты не переживёшь гибель своего слуги и своего зверя, то и мы с Ричардом можем не увидеть следующий восход луны. Неужто так ужасно кормиться от Ричарда, ma petite? Это действительно участь хуже смерти?
Если так ставится вопрос, то нет, но… а, черт побери! Почему всегда все приходит к сексу? Почему никогда не бывает другого способа драться?
Жан-Клод ответил у меня в голове:
— Потому что мы можем сражаться лишь теми средствами, которыми располагаем. Я — инкуб, ma petite, и соблазнять — и моё проклятие, и самая большая моя сила. Если бы у меня была другая магия, я бы предложил её тебе, но я знаю только то, что знаю. И это почти все, что я знаю.
— Если у тебя единственный инструмент — молоток, то любая проблема начинает выглядеть гвоздём, — сказала я.
Жан-Клод начал что-то спрашивать, но его смело в сторону. Все смело в сторону волной ужаса. Сердце заколотилось в горле, будто я проглотила живую рыбу. Кожа похолодела от ледяной силы Моровен. Страх, неодолимый страх.
Ричард отдёрнул руку, отодвинулся от меня, и я не могла теперь понять выражения его лица. Это не была злость.
Грегори наклонился поближе, вытянулся над Натэниелом и Дамианом, потянулся полулеопардовой мордой к моему лицу, понюхал воздух.
— Ах, как вкусно пахнет, ням-ням! Мясо и страх. — Он испустил долгий вздох, пощекотавший мне кожу. — Мясо и страх.
Грегори я не боялась, я это знала, но страх жил во мне, и он не хотел оставаться бесформенным. Когда Грегори оскалил зубы вроде как в улыбке, я ахнула. Страх стал сгущаться вокруг блеска клыков, голодных искр в жёлтых глазах. Вдруг оказалось, что я не просто боюсь, а боюсь именно Грегори. Его когтей, его зубов. Боюсь так, как никогда не боялась ни его, ни кого-нибудь вообще из моих леопардов. Он лизнул меня в лицо быстрым движением.
Я пискнула — тихо, высоко, испуганно.
— А ну, ещё раз так сделай, — попросил Грегори басом.
Ричард схватил его и оттащил от меня.
— Не лезь к ней.
Грегори остался стоять пригнувшись, будто думал, не затеять ли драку по этому поводу. Но потом сказал:
— Ладно, не буду к ней лезть.
Он повернулся к Натэниелу и щёлкнул зубами рядом с его лицом. Натэниел вскрикнул. Наш страх нашёл себе причину. Логики в этом не было. Любое страшное подошло бы, просто под руку подвернулся леопард-оборотень.
Грегори захохотал.
Ричард дёрнул его и оттащил чуть ли не к стенке.
— Я тебе сказал, чтобы ты к ним не лез!
— Ты сказал, чтобы я не лез к ней. Я и не лез.
— Оставь их всех в покое, — велел Ричард.
Грегори встал. В образе зверя он был не ниже Ричарда.
— Ты мне говоришь, что их я тоже не должен трогать?
— Именно. Мне тоже хочется, но я этого не делаю.
— А почему? — удивился Грегори.
— Потому что друзей не мучают, Грегори, — сказал с порога Мика, вошедший вместе с последней подружкой Ричарда.
Она была примерно моего роста, темно-каштановые волосы до плеч. Одета в светло-синюю юбку и белую блузку с синими цветочками. Сандалии и тщательно отполированные ногти на ногах завершали убор. Она цеплялась двумя руками за руку Мики. Обычно так висят только на своём парне. Оказалось, что есть эмоция, которая пробивается у меня сквозь страх — это ревность. Какого черта она на Мике виснет?
Она задрожала в дверях, глаза её разбежались, будто она слышала что-то, неслышимое другим.
— Что это? — спросила она шёпотом.
— Страх, — ответил Грегори.
— А! — тихо сказала она и отодвинулась от Мики.
Подошла к нам, уставилась, потом отвернулась. Покраснела, встретила взгляд Ричарда и покраснела сильнее.
Грегори подошёл к ней, навис своим звериным обликом.
— Тебе тоже хочется с ними поиграть?
Она снова посмотрела на нас, и глаза её уже не были человеческими. Я этот фокус видала тысячу раз, но сейчас завопила. Завопила как туристка, а Натэниел прижался ко мне, будто хотел вылезти с другой стороны. Дамиан лежал у меня на коленях неподвижно, будто страх уже убил его.
— Уведи Клер, — сказал Ричард, и в его голосе послышался первый едва заметный намёк на рычание. — Она слишком новенькая, и если вызвать вот так её зверя, она кому-нибудь кровь пустит.
Я испустила тихий, беспомощный звук.
Мика взял Клер под руку и повёл к двери. Она не сопротивлялась, просто ему приходилось слегка тянуть, а её звериные глаза на хорошеньком личике смотрели на нас. Она уже не смущалась — ничего не осталось в ней человеческого, чтобы смущаться наготой.