В человеческом облике оборотень не заразен, но все-таки у неё есть право знать. Будто прочтя мои мысли, Натэниел сказал ей:
— Я пытался её уговорить, что лучше я сам себя перевяжу.
Мэри глянула на меня.
— Он мне сказал, — она поискала слово, — он мне сказал, а я ему сказала, что ликантропией нельзя заразиться от человека.
Натэниел поднял на меня большие глаза. В них читалось: «Я пытался».
— Ты права, Мэри, в человеческом облике ликантропы не заразны.
Она улыбнулась Натэниелу — очень по-матерински.
— Видишь?
— Многие люди не захотели бы рисковать, — сказал он негромко.
Мэри кончила перевязывать ему руку и потрепала по плечу.
— Многие люди просто глупы.
Он улыбнулся ей, но в глазах его не было радости. Многие люди просто глупы. Она понятия не имела. Я, наверное, тоже, если всерьёз. Я только сейчас стала встречаться с реакцией людей, считающих меня ликантропом. Я не прожила много лет так, как прожил их Натэниел.
Мэри повернулась ко мне, осторожно тронула щеку.
— Я хотела вызвать полицию. Вполне достаточно фактов для обвинений в нанесении телесных повреждений.
Она стала промокать мои царапины. Наверное, в этой жидкости был спирт, потому что кожу щипало.
Я стиснула зубы, чтобы не вздрогнуть.
— Я не собираюсь выдвигать обвинения.
— Тебе их жалко? — спросила она.
— Да.
— Ты лучше меня, Анита.
Я улыбнулась, и щека чуть дёрнулась.
— Мне случалось переживать гораздо худшие раны, Мэри.
— От клиента — никогда, — возразила она.
Я не стала отвечать. Есть истории, которые Мэри неизвестны, и потому мы все не в тюрьме.
Она смотрела на меня с тревогой:
— Не знай я, что мне только кажется, я бы сказала, что раны уже заживают.
— Ты их уже хорошо промыла, Мэри, спасибо.
Я обошла её, подходя к столу и бинтам. Мне нужен был тампон побольше того, что на руке у Натэниела. Конечно, мои царапины к утру пройдут, а рука у него ещё не заживёт, скорее всего. Кажется, причинённые мною раны заживают так, будто нанесены другим ликантропом. Мы это недавно заметили.
Мэри повернула меня к себе, положив мне руку на плечо.
— Ты держи тампон, а я тебя забинтую, как вот твоего друга.
Выражение её глаз говорило мне прямо, что я тоже веду себя глупо.
Я позволила ей забинтовать мне почти всю щеку, оставив только глаз. Барбаре Браун уже приходилось такое делать, я готова была держать пари. Женщины в драке пытаются царапаться, но мало кто из них это умеет. Барбара Браун умела, что свидетельствовало о практике.
Мэри посмотрела на мои сорванные ногти:
— Это действительно так больно, как я думаю?
Никогда не умела отвечать на такие вопросы. Откуда мне, к черту, знать?
— Больно, — ответила я.
Она протянула мне флакончик спирта.
— Возьми и намочи руки в ванной, пока кровь не перестанет.
— Да ну его к черту!
Она посмотрела на меня по-родительски.
— У тебя содраны почти все ногти на обеих руках. Ты хочешь занести инфекцию?
Подумала я было ей сказать, что инфекции у меня быть не может, но мы сами ещё этого не знали наверняка. Я же не настоящий ликантроп, и хотя я обрела их умение заживлять раны, никто не знает, обрела ли я их умение оставаться здоровой. Дурой надо быть, чтобы пренебречь советом Мэри, а потом потерять палец из-за гангрены или ещё какой-нибудь дряни. Но, черт побери, это же больно будет — спиртом!
Дверь в кабинет Берта открылась раньше, чем я побежала в ванную. Лицо у него было весьма серьёзным, хотя что-то мелькало в его глазах, что-то такое, что меня насторожило. Не подавляемый смех, но что-то похожее.
— Анита, ты хочешь выдвинуть обвинения против Браунов?
Сказал он это с честным лицом и серьёзным голосом. Он всю жизнь вдалбливал мне, что от клиентов мы должны все стерпеть, и никогда до сих пор не предлагал подавать на них жалобу.
Я всматривалась в его лицо, пытаясь понять, к чему он клонит.
— Нет, мне это не кажется необходимым.
Первым в дверях появился Стив Браун, обнимая жену за талию.
— Мы приносим глубочайшие извинения, миз Блейк. Мы просто не знаем, что на нас нашло. Это… непростительно.
— Спасибо, что не будете выдвигать против нас обвинений, миз Блейк, — сказала его жена.
Она плакала, и последняя косметика с неё слезла. Сейчас она казалась старше, чем когда входила в мой кабинет, и дело было не только в отсутствии макияжа. Как будто случившееся высосало из неё ещё чуть-чуть жизненных сил.
— Мы только заберём вещи нашего сына и уйдём, — сказал он.
У него тоже был ужасный вид. Не то чтобы такого вида у него быть не должно было, но тут ещё что-то произошло. Я не знала, что, но явно что-то было не так. Тут не только горе, смущение и страх перед полицией.
— Мэри вас проводит в тот кабинет, чтобы вы забрали вещи, — объявил Берт.
Мэри не удалось полностью скрыть на своём лице мнение о Браунах, но она повела их в мой кабинет. Как только они уже не могли слышать, я подошла к Берту и спросила тихо.
— Что ты задумал?
Он посмотрел на меня честными глазами — вернейший признак, что врёт.
— Берт, что ты сделал? Ты же знаешь, что я все равно докопаюсь, так что скажи сам.
Он продолжал смотреть невинными глазами с той же деланной искренностью, когда Брауны вернулись. У меня возникла догадка. Но это была такая мерзость, что даже Берт такого делать не станет… не станет?
— Ты притворился, что вызываешь копов? — спросила я.
Он глянул на меня изумлённо — дескать «кто, я?» — и я поняла, что попала в точку.
— Ты взял их чек. На заложенный дом.
— Анита, даже я так не сделаю.
— Ты — сделаешь, если будешь знать, что тебе это сойдёт с рук.