Сны инкуба - Страница 147

147

— Правда? — У меня чуть быстрее забился пульс от этой мысли. Черт побери, я же слишком устала и слишком себе все натёрла, чтобы об этом думать!

— Истинная.

— Знаешь, если я ещё отдам сегодня кровь, мне нехорошо будет.

— Это не обязательно должна быть твоя кровь, — сказал он.

Я уставилась на него, а он на меня. И я сказала то, что думала, хотя уже почти отучила себя от такой привычки:

— Так что, ты можешь взять у меня кровь, и мы будем трахаться, а рядом будет стоять донор, ты возьмёшь у него, и мы снова трахнемся. И так можно набрать полную спальню доноров и пилиться до тех пор, пока не выдохнемся намертво или не сотрём себе все до мяса?

Я вроде как шутила. Выражение его лица было совсем не шутливым. От этого выражения, от его взгляда я покраснела.

И вдруг возник такой яркий образ, что, если бы я не лежала и без того на полу, то оказалась бы там. А увидела я Бёлль Морт, лежащую на широкой кровати, окружённой свечами. На той же кровати были и Ашер с Жан-Клодом. К столбам кровати привязаны были мужчины, бледные и голые. Кровь блестела на контурах их тел, на шее, на груди, под руками, стекала по ногам. Не из одного укуса или даже двух, а столько, что не сосчитать. У одного голова упала на грудь, тело повисло на верёвках. Если он и дышал, я этого не заметила.

Жан-Клод вытолкнул меня из своей памяти, почти физически. Я пришла в себя на полу в его кабинете, покрытая собственной кровью. Сотовый был все ещё у меня в руке.

— Я не хотел, чтобы ты это видела.

— Ещё бы!

Он закрыл глаза и покачал головой.

— Мы были молоды и мало что понимали. Бёлль Морт была для нас Богом.

— Вы из них высасывали всю кровь, чтобы устраивать марафонский секс, — сказала я, и в голосе моем не было ужаса. Вообще ничего не было. Потому что я все ещё видела эти воспоминания — не в таких живых деталях, как раньше, но теперь они были у меня в голове. Господи, только чужих кошмаров мне не хватало.

— Я многое делал, ma petite, о чем не хотел бы, чтобы ты знала. Многое такое, за что мне стыдно. Такое, что жжёт меня изнутри едкой жёлчью.

— Не забывай, это твои воспоминания были. Я почувствовала, что чувствовал ты. И сожаления там не было.

— Значит, я тебя слишком рано вытолкнул.

Он не стал втягивать меня обратно — просто перестал выталкивать, и я снова оказалась в той комнате. На той кровати. Я была в голове у Жан-Клода, когда он заметил того человека на столбе, который не двигался, прополз по кровати и коснулся остывающей плоти. Я ощутила его скорбь, его стыд. Я знала, как и он, что это были люди, которые нам верили. Люди, которых мы обещали защитить. Дайте нам кровь свою и тело своё, и мы сохраним вас. Я снова посмотрела на Бёлль Морт, вытянутую, обнажённую, роскошную, под телом Ашера, каким оно было до того, как его изуродовала церковь людей. Ашер поднял голову, встретился с нами взглядом, и в разгаре ночи, которую Бёлль задумала как чувственнейшую из ночей, заронено было зерно понимания, что мы должны удрать от неё. Мысль, что есть вещи, которых не делают, черты, которых не переступают, а ещё — что она не бог.

Я снова оказалась в кабинете, и моя кровь высыхала у меня на теле, и грудь начала болеть, и я плакала.

Он смотрел на меня сухими глазами, ожидая, что я убегу. Отвернусь и убегу. Как уже столько раз бывало. Для меня ничего не бывает слишком красивым, слишком приятным, слишком чистым. Я терпеть не могу в своей жизни людей нечистоплотных — это было когда-то правдой, до тех пор, пока в один прекрасный день до меня не дошло, что я сама такая.

Но голос у меня был ровный, совсем не такой, как должен был бы быть, когда на лице сохнут слезы.

— Я раньше думала, будто понимаю, что хорошо и что плохо, кто в этой жизни хороший и кто плохой. А потом мир стал серый-серый, и я долго вообще ничего не понимала.

Он смотрел на меня молча, скрываясь за неподвижной маской лица, скрываясь от меня, потому что уверен был, к чему я клоню, не сомневался, что сейчас услышит.

— Бывают дни, — черт побери, целые недели, — когда я опять ничего не понимаю. Меня так далеко выбросило от понимания добра и зла, что иногда я не знаю, как вернуться обратно. Во имя справедливости, того, что я понимаю под справедливостью, я делала такие вещи, о которых не хочу никому рассказывать. Я могу убить человека, глядя ему прямо в глаза, и ничего не испытывать. Ничего, Жан-Клод, совсем ничего. А нельзя быть таким, чтобы убивать и не расстраиваться даже по этому поводу.

— Ты отнимаешь жизнь, чтобы защитить жизнь, ma petite. Я отнимал жизнь ради удовольствия, ради удовольствия той, кому я служил. — Он встряхнул головой и медленно подтянул колени к груди, сжался в тугой комок. — Ты никогда не думала, почему я не заменил тех вампиров, которых вы с Эдуардом, а потом и я, убили, уничтожая Николаос?

— Я как-то об этом не думала, — ответила я. — Знаю, что вдруг оказалось у нас вампиров как грязи, хотя до того их не хватало.

— Я призвал вампиров вернуться ко мне, потому что завладел ими давным-давно. Но я не сделал ни одного вампира с тех пор, как стал Мастером Города. И нас было мало, опасно мало. Если бы какой-нибудь мастер соседней территории объявил нам войну, мы бы проиграли. Просто не хватило бы живой силы. Или неживой.

— Так почему было их не сделать ещё? — спросила я, понимая, что он ожидает этого вопроса.

Он посмотрел на меня, и этот взгляд был не его, кого-то другого. Взгляд, наполненный страданием и непониманием, столетиями боли. Никогда не видела я у него такого человеческого взгляда.

— Потому что, чтобы из человека сделать вампира, надо прежде всего лишить его смертности, человеческой сути. Кто я такой, чтобы на это пойти, ma petite? Кто я такой, чтобы решать, кому жить дальше, а кому умирать в назначенное ему время?

147